Александр Жук.

Поэма.

«Изжёванное сердце».

 

Пролог

Изжёванное сердце; тоска, печаль; свобода, утраченная навсегда...

Померкло солнце… Фурункулы и струпья… В рутине дни… Кислотный водопад

Из прорванной плотины ласкает гной на ранах… Казнь без суда -

И тщетны слёзы... Нож ржавый лезет в бок… Смолою брызжет ад...

Свирепо крыса гложет руку… Плюётся жаба ядовито…Слепа глазница

Уставилась на свет… Вериги на Вселенной… Разбойник и распутник,

Куда ни глянь, повсюду... На бале спрятаны за маской обезьяньей  лица…

Рабы, изнемогая, жаждут пить воды, опошленной змеёй… Трутни

Устали ли?.. Враньё… Переполох… Ржанье коней в фаворе… Беснуется Фортуна,

Как тать… Глумленье, вероломство… Блестят, сливаясь с солнцем, золотые

Червонцы, текущие в карманы богачу…. Искрясь, пылая, рвутся струны

Слепого музыканта, узревшего свою могилу... Ржавея, котелки, пустые,

Огонь гиены подают на завтрак, на обед, на ужин… Нет мочи бедняку –

Он плачет, словно дождь осенний, не прекращая жизнью  напролёт!

И нет в слезе солёной утешенья, нет дела миру, нет побуждений сорняку!

Спасенья нет - чело обмёрзло, сто лет в гангрене ступни, в печенке жжёт,

Иссохли почки! В мозгах танцует бес, устроив дом! Расправив ложе,

Не дремлет «трудоголик»… Вот всё – «протухли души», в зловонье растворившись…

А кто-то рад?.. Фанфары, фейерверки, восторги, вздохи… Прости нас, Боже…

Мы отцветаем и летим – простыл наш след, ополоумевших, не живших… 

 

Наш Алексей, герой сих скверных,  бесцветных, бледных, полоумных  строк,

Лет двадцати пяти от роду, рождённый в  смутный час, – голодных забастовок,

Когда страна, беснуясь, свалившись наземь от бессилья, растёрлась в порошок,

Был симпатичным, славным парнем; отчасти прост -  дар  Гестии - и ловок.

Амур, взметнувшийся с Олимпа  в наш грешный час, к Алёше первым делом

Явился на досуге – и дочь Дионы, Афродита, была представлена… на рынке…

Итак, герой влюблен – и, торопясь рысцой, спешит на торг, счастливый в целом,

Где девушка мечты, с которой парень, восторженно молясь, сдувал былинки.

День, солнцем озарённый… В лазури гладь небес… На сцене осень воцарилась –

Вот только ласкова и жарка, как Титанида, вновь заглянувшая на представленье,

Где наш герой, сподобившись  Ромео, спешит на объяснение в любви, что и не снилось

Доселе смертным существам. Влюблённый, чувствуя тревожное душевное томленье

Из дома выйдя, двинул в парк – короткий путь до рынка, где фея нег Вселенной

Торгует в наш нескромный век… Повсюду в парке слышен хохот, где братец наш парил,

Расправив крылья, словно «Боинг».  Он к ней летел, к голубушке, святой, благословенной,

К  Анюте, беленькой и хрупкой, всегда опрятной, вежливой и мудрой.  Её боготворил!..

Как не любить улыбку девы нежной во всей красе?! Её любовью он воспламенился,

Попав в сплошную сказку. Всё в ярких красках: поля, луга, дубравы - и парень наш, кружа,

Проносится, как вихорь над землёй в неистовом блаженстве. По-умному он поразился,

Как жил до этого во тьме болотной мути? Как водяной, сушеницей топяной дорожа…

Тонул в сапфировых глазах – и был безмерно счастлив, хоть чувствовал себя и шлюпкой.

Жизнь без любви?.. Какой в ней прок?.. Сыра, тумана… Чадящий, беспросветный мрак

Зловоний преисподней. Любовь, как Ниагарский водопад…. Но это так… минутка

Печальных сожалений, вздохов… Но пальцы, хрустнув, жмём в стальной кулак

 И глянем на Анюту-светоч, стоящую в палатке, спешащую продать, хоть всё на свете:

Напитки, воды, соки, соленья в банках,  овощи и фрукты; без косточек «Кишмиш»,

С лазурью «Изабелла», «Молдова», «Велес», «Кеша», «Хаджи Мурат» - «всегда в монете».

Ах, сухофруктов – целый ряд: инжир, папайя, финик, изюм и чернослив… Глядишь,

Всё аккуратно сложено девицей-непоседой, хрустально чисто, на столе ажурно…

Прекрасна Анна – салатный фартук, синяя бейсболка, как диадема, без стесненья.

На ярко жёлтых «Лабутенах» выглядит весьма  эффектно, улётно  и гламурно

На белоснежных стройных, гладких, нежных ножках, без целлюлозного явленья.

 

 

 

Слегка подкаченный Алёша, чуть смуглый, кареглазый,  вступил на пешеходный мост,

Проложенный ещё дедами в дни коммунизма, по озеру вблизи дубов и стройных сосен.

Ликующий влюблённый довольной поступью  в мечтах уже на свадьбе слышал тост

И звон фужеров в сей  день, когда летит «Роллс-ройс» «Фантом», - им правит  осень….

 Отрадно заглянуть в сей дивный островок  тепла и света средь океана осени унылой:

Смешно до слёз, когда увязнешь в паутине, серебряной, сверкающей на всех сучках…

Как вкусны груши, словно мёд, и яблоки, с боками красными! Ах, аромат!.. Нет силы

Удержаться, чтоб не отметить  мудрость ворона, с вальяжностью  клюющего орех… Ах,

Лес, как чуден и волшебен: в багрянце кроны, лиловые и золотые, как  королей короны!

Листва шуршит, хрустя, и что-то шепчет; хвост юркой белки порой мелькнёт и затаится.

Грибы, как ратники рядами, торчат из-под листвы, склонивши к долу шляпы. Бароны

Ватаги этой: из них один «Правдивый Белый гриб» мне часто в голод ночью снится.

«Нас не забудь, обжора!..» - кричат, просясь на сковородку, «Горькуши», и «Скрипицы»,

«Маховики», «Волнушки», «Лисички», «Грузди». Я б взял бы вас, но страшен мне Аид,

И Цербер грозен – мне с ним не совладать - тому придётся, хоть нехотя, но сжиться

с «мяском» из лавок, прожаренным до корки. Но денег нет, так что в пылу страстей пьянит

«Комсичка из рассола».  Но это лирика и отступленье от темы важной вспять… Но стейк

Из «мраморного» мяса, а кто-то ест…. Я не завидую шутя, но «Стерлядь из мангала»…

Куплю «Бычков в томате», колечко «Детской»!.. Шепнёте грустно, скрупулёзно: «Фейк,

Квази - не обед…» А у меня ещё фасоли красной первосортной баночка  лежала…     

 

 

 

Так значит бабье лето: тепло, легко, свежо, приятно и солнце бодро душу нежит.

На озере, где мост и где Алёша, зеркально правит тишь и, отражаясь в водной глади,

Застыл  в багрянце парк. Лягушки местные, кутя в любовных перебранках, хоть реже,

Но всё ж да тихонько поют. Прям на мосту, не столь широком, пекут творожные оладьи,

Торгуют сладкой сдобной ватой,  умело делают подсоленный, подслащенный попкорн…

В руках у хрупкой девочки, по-барски умостившись, лежит коричневый, узорчатый удав;

Он на работе -  сделай селфи!.. Играй, пляши, кричи, свисти, труби хоть пионерский  горн,

А маленький лисёнок спит сладостно, сопя, с Морфеем заодно,  пушистый  хвост поджав…

Всё время детки что-то просят родителей  купить, хоть леденцов на палочках «Советских».

Бабулька, мило умостившись на низком стульчике привольно, с улыбкой кормит птичек

Без пафоса своим товаром: и голуби, и воробьи, грачи, синицы с тревожностью по-детски

Клюют скаредно «Люкс», «Атилу», «Флагман»… Там шхуна, замок, как живой, из спичек…

Здесь «ожиренье» уточнить, став на весы... Окрест, у ног, нагроможденье книг простых,

Потрёпанных, отцветших, но живых – и Диккенс Чарльз, великий, бессмертно-актуальный,

Напомнит с радостью  о «Домби»…  Мост позади, и пара девушек, налитых и чудных,

Перемигнувшись, лукаво ухмыльнулись, но Лёша прошмыгнул, не глянувши, нахально. 

 

  

Сойдя с моста, Алёша гладит «Мадам Мейланд» и  «Флорибунды», рукой лаская лепестки.

А следом бархатцы, ванильно-жёлтого окраса, щекочут обонянье, построившись рядами.

Бегоний биллионы - и белые, и будто точно золотые; не увядая от депрессий и  тоски,

Живут в прекрасном сочетанье одной семьёй без вероломств, убийств и войн годами.

Петуньи, флоксы, астры – лилово-белые оттенки… Вот георгины в плясках «Буги-Вуги».

Высокий гладиолус, как стройный кипарис, излечит, теша, страждущему  душу.

Цветы немеркнущей своей  красой о горнем навевают: о посрамленье зла округи

Земных скитаний… А гляньте: пчёлка, как, кружа бесшумно вдалеке, бросая нюхать грушу,

Уселась на шалфей, подобный цвету царственной фиалки! И рядом братцы-махаоны

Живут насущным днём, а дни их сочтены – по слухам, их всего лишь двадцать…

Чудесен Божий Мир! Свята Земля Святого Неба! Но многим по душе разбойные законы

Земных кровавых вожделений: впустую лбом без устали, как дятел, рады бить и бряцать,

Но совершенный дятел прав без краснобайств, хоть наделённый длинным языком…

Но Лёша думает об  Анне. Он знает – солнце ждёт!..  Как в лабиринте Минотавра галерей,

Давно протоптанных, изведанных в любимом парке, он мчит, смеясь, глотая в горле ком.

Эмпатия волной накрыла тело! «Ох, Анечка, сейчас-сейчас бегу, как заяц, пошустрей!..» -  

Шепнув, Алёша, минуя сосны, ели, клёны и берёзки, выходит чрез ворота в шум и гам:

Дороги, люди, коты, собаки, кусают осы, транспортный коллапс клаксонных какофоний.

Лавируя, уже бежит, по-заячьи, влекомый Афродитой,  на зависть, невлюблённым, нам,

Не ведающим страсти в однообразном сером мире в стенаньях горестных зловоний…

 

 

Наш самый добрый, честный друг, познавший тайну бытия,  любовью к деве  опьянённый,

Переведя задорное дыханье, пластично расправляя плечи, идёт чуть степенно и важно

Между торговыми рядами любезных продавцов… Колхозный рынок  златозвонный!..

Бурлящий  муравейник… Унынье попрано – табу!.. Везде товар разложен эпатажно…

«Хочу туда с Анютой сладкой, - влюблённый думает Алёша, заметив сразу эко-бар,

Где на витрине  смак  тропических чудес. И, словно шелест пальм кокосовых прибрежных,

Услышишь в авокадо, в кокосе, в сочном манго, в  курубе, в личи, в чоспу. Бросает в жар –

Виденье Барбадоса, кораллы, розовый песок… Бриджтаун… «За ручку держишь нежно

Анну, гуляя с ней у древних пальм. Заходишь в «Андромеду» - оттуда  в «Боттом бэй»,

И Анечка, изящная, как лань, в купальнике от Мары Хофман, как будто местная карибка…

Вот это жизнь!.. Печаль в смятенье помелом!.. Сомненья прочь!..  Нанежившись, живей

«Макларен» резвый оседлаешь – мотор ревёт; включаешь Боба Марли – едешь…  Шибко?

Нет!.. Заходишь в местный ресторан… берёшь  меню для виду: «Ку-ку» и «Пеперпот»,

Короче, всё, что повкусней - дороже!..  Чего тут мелочиться, дрожа над невозвратным?..

Коль Анна согласится моей супругой стать сегодня, возьмём билет на белый теплоход,

А лучше всё же воздухом лететь в Бриджтаун. Снять виллу, как дворец, и жить приватно».    

Вот видит Лёша: «Скорик», что волейбольный прыткий  мяч, с не приторностью нежный,

Почти лишённый семечек, но «Астраханский», крупный, ароматный, светло-зелёный фон,

Не сдаст  позиций, катясь проворней колобка. Воспламенится страстью дух мятежный, 

Узревши  горы дынь: «Кассаба, сморщившись притворно, вершит старушечьи поклон;

«Гуляби» из Чарджуйского района сыграли роль в одном из фильмов, любимым всеми…

А по соседству чудо-дыни, медовые, овально-ровные, душистые, - сорт «Сладкий ананас»!

Всё продаётся - на «Ура»… Ликуют дети, вкушая сладость обеденных потех… «Грэмми»

Пусть не получит груша «Бессемянка», но будет съедена с душой за деньги в точный час.

И «Фаворитка» не «усопнет» с подругой «Верной» заодно... Кто нас, глупцов, рассудит

 Дав вразумительный ответ в строптивом бранном споре: кто «круче» яблоко иль груша?!

Алёша наш не знает, глядя на «Джонатан»  и «Голден Делишес»... Довольно, будет…

И попятам влюблённого пойдём, следя за каждым шагом, украдкой по-кошачьи… Суша,

А рыбка из морских глубин, в тенета угождая, увы, не плещется в воде, а к пиву подаётся.

Плотва и вобла, синец, чехонь и лещ, судак и щука, налим, членённый толстолобик –

Провялились до жира, текущего по пальцам рук… Счастливец, словно кот, юлою вьётся…

Всё поедаемо до шкурок с чешуёй. А счастье вот оно, когда икра запряталась в утробе…      

 «Воловье сердце», по-царски умостившись, даёт понять намёком, что споры неуместны

О том, кто здесь король. Не прекословит и «Ажур», и «Алабай». Коричневый «Кумато»,

 Быть может, слышит?.. Огурчики, сверкая чистотой, друг к другу прижимаясь тесно,

Желают стать окрошкой - из них «Емеля», «Дачник», «Даша» -  все винтики салата…

Двойные двери, словно брони, растворены с любовью в обитель пряных дуновений,

Алёша входит в  «сердце рынка», осматривая купол, дыша раздольем и простором.

На входе стражем чёрный кот, ленивый, жирный, всегда голодный, без сомнений.

Влюблённый парень, лаская шёрстку  экспрессивно у властного Василия, обжоры,

Ступает дальше. Ах, запахи!.. Ах, пряность удалая!.. Обилие прилавков!.. Уста немы!..

Корейцы-чародеи, увидев гостя, с улыбкой шепчут: «Рыбка – возьми с собой…» -

«Возьму потом – готовьте мидии и карпа… » - им обещает Лёша. Судак, карась, сомы -

Всё в сочном маринаде, всё с лучком, свежо, стерильно; чего так жаждется порой…

А дальше специй лукоморье: лимонная цедра, мелисса, имбирь, гвоздика эстрагон,

Ваниль, орех мускатный, бадьян, тимьян, сумах и кардамон…. Всё щедрою рукой

Продастся Вам с душою… Там мясо рубят у прилавков:  «Попробуй мякоть и бекон…»

Там на прилавках осетры, форели, сёмги… «Икорки, малосольной, хочешь, дорогой?..»

 

 

 

Но парень наш, заворожённый, спускаясь лестницей, минуя арки,  колоны-исполины,

Летит стрелой - и вновь на улице, где тот же рынок, где солнца свет, лазурь небес.

Был прав Пьеро, в страданиях отказываясь слёзно от малины и не страшась ангины:

Она стоит, как солнышко весной, светла, улыбчива, умом непостижима. О, чудо из чудес:

Анюта, видя Лёшу, кивает ручкой белой издалёка, смеясь, как малое, беспечное дитя.

Алёша, чуя сердца звучный стук, уже ласкает милой руки, целуя нежно пальчик каждый.

С вишнёвых губ он ловит страстный поцелуй, покрепче сердцем к сердцу жмётся, хотя

Людей полно - и все хотят чего-нибудь купить поесть, попить в жару, горя от жажды.

Ах, Анна, меркнут звёзды, сгорая в пыль и пепел, в прах, с твоей  красой не споря:

Бела, как первый снег,  и локоны златых, сверкающих волос пылают, словно жар;

Стройнее лани, хрупче хрусталя, «стандартней Афродиты», глаза-сапфиры ярче моря;

И ножки, гладкие, литые, чуть в меру  полные, бодрящие и тех, кто изнурён и  стар, -

Мужчинам проникают в душу! На ножках увенчанной царевны шорты «Спенсер Маркс».

«Ох, Анечка… ты красивее всех на белом свете, твои глаза, твой тихий голос, губы, тело

И локоны пушистых белых прядей.  Владычица миров!.. Касаясь, исцеляешь без лекарств!

Тебя люблю, красавица, хоть я убог - ни то ни сё; безвольно-малодушный.  Сегодня смело

Прошу тебя: стань мне супругой! Сольёмся воедино?!  Плоть – в плоть! Дух  в дух!..

И, став единым созерцаньем… лишь ты и я… Воспрянув к звёздам дальним, к небосводу,

Увидим ангелов сиянье, услышим песнь, ласкающую душу, став с ними в тесный круг…

Закружимся, завертимся – всё воссияет в самоцветах! Ад  забурлит, как в не погоду

Лютует океан, разбуженный Бореем... Я буду предан, словно пёс: как раб галерный.

Не как Тесей, предавший Ариадну. Чем думал он, свершая грех, достойный прощелыги?

Анюта, милая, я так люблю, что лишь с тобой вожу беседы… наедине… не лицемерно,

Не жеманно и не цинично с собою  вторю в диалоге! От сумасшествия я, точно, в миге…» -     

   Шепнул Алёша  страстно, вожделенно,  дрожа от напряженья, в душе моля творца,

Чтобы вишнёвые уста прекрасной девы с улыбкой вдохновенной свершили вздох.

Он с трепетом отчаянным смотрел, как смотрит  царь, разбитый и согбенный, из дворца,

Из крепости, врагами осаждённой, в отчаянье моля о помощи, – не видно ли подмог?..

«Согласна, Лёша, милый, светозарный, - сказала Анна тихо, стеснительно и томно. -

Давно ждала, отчаявшись, страдала. Ну, как же?.. Всё ты медлил?..  Уже засомневалась,

Что ты ли тот, мне предначертанный судьбой?.. Души моей частичка?.. - шепнула скромно

Красавица, потупив очи, чуть повлажневшие от слёз. – Я думала и очень волновалась…»

Алёша молит о прощенье, целуя носик, губки, щёчки, ликующе ворвавшись в Эмпирей!

В объятиях сжимает страстно хрупкий стан! Коль милая душой вольётся в фимиам,

Он, превратившись в дым распаленной листвы, - за ней повсюду! «Девчонка, сухарей…» -

Внезапно кто-то, обратившись, рукой сплеча махнул: любовь - не до него. Всё понял сам…

Цветною россыпью алмазов разжёгся ясный небосвод, сливаясь с солнечным сияньем.

Вселенной дали шанс, расплющив дьявола, как моль, вопящего в аду от зависти и страха…

Служивый Васька, чёрный кот, мурлыча, прогибаясь, мяукает,  не вопрошая подаяний,

Взирая на влюблённых зелёными глазами феерично; жир раструсил,  дал прытко маха,

Покинув пост у врат. Волшебный кот, потёршись шёрсткой мягкой, к фор-посту воротился,

Желая счастье славной паре. Ещё хотел блюститель сёмги, горбуши, палтуса,  кефали.

Привратник-кот, явившийся из сказки, в сем мире бренном с обжорством обручился…

А что нам этот мир, когда есть двое?! Их ослепляет отблеск  золота дорожной дали!.. 

Как в фэнтези вокруг, в бурлящем мире: блаженство, тишь – всё счастьем пропиталось…

И тщетно в ожидании скупой покупки роптала вредная, уставшая, склерозная старушка...

Ей невдомёк, что дух Амура здесь, подле прилавков. Сегодня здесь, а завтра… Жалость…

Любовь лишь раз у каждого из нас взрывает мозг, стреляя в яблочко из царской пушки…

Ну, что ж, расцвёл жасмин… сирень танцуе