Общество поэтов

Уж вечер в небе звёзды зажигает.
Скрываются кавказские вершины.
Шашлычный запах манит и пронзает,
Как боль, когда в жару сгорают спины.

Официантки зазывают взглядом:
Быстрее заходи, тебя обслужат.
Закажем лучше, нагулявшись на дом
И до утра угар любви закружит.

Поищем море в темноте, с балкона.
Там чёрное пятно вдали, с огнями,
И кто-то там поёт у микрофона:
Про корабли и мачты с якорями.

Под ритм хороший весело киваем -
Закуски и вина ещё хватает.
Здоровья и любви себе желаем,
Приятный хмель по сторонам шатает.

Нам не нужны советы от Минздрава,
Который нас, родной предупреждает.
Мы знаем без него, что жизнь отрава,
А химия быстрее убивает.

Кто жить боится и блюдёт диету.
Их никогда ни в чём не осуждаем.
Люблю с женой картошку и котлеты,
Хоть и о лишнем весе тоже знаем,

17.06.2017

Вечер. Понемногу меркнет свет.
Облако горит багровым цветом –
Солнце шлёт прощальный свой привет.
Осень. И пора прощаться с летом.
Через мшары узкая тропа,
Из под мха торчат, как пики, колки.
Озеро. Высокая трава,
И вода, бегущая под корни
Старых, много видевших дубов,
Разметавших над землею кроны.
Может быть, до самых холодов
Не утратит дуб убор зелёный.
Набежала тучка. Снова дождь:
Струйки тонки, словно паутинки.
В водоёмах пробежала дрожь.
Плачут листья – капают слезинки.


Мшары – сухие болота. 
Колки – обломки деревьев.

Рябь на глади пруда поднимал ветерок -
Не давал облакам наглядеться.
Забавлялся ещё, с серой пылью дорог...
Летний день моё радовал сердце.

Я сидел на бревне, отдыхал возле ив -
Представлял, что рисую картину.
Вдруг из тучки одной, крупный дождик полил,
Охладив, загорелую спину.

Под ветвями стоял и прохладой дышал.
Комаров отгонял тонкой ветвью.
В паутине за мной паучок наблюдал,
Замерев, без движенья под сетью.

Дождь внезапно иссяк. Пар пошёл от земли.
Зелень сочной травы заблестела.
В небе ярким пятном - коромысло вдали,
Солнце снова пекло моё тело.

16.06.2017

Спешат наши годы. Как их тормознуть?
Никто не сумел и никто не посмеет,
И сколько не знаем продлится наш путь,
А он никого никогда не жалеет.

Весь мир сотворённый: земля, небеса -
Загадки таят, как всегда без ответа.
Мы ищем разгадки на все чудеса,
Пытаясь пророчить себе конец света.

С востока на запад проследуют дни.
Спеши, не спеши, ну а жизни так мало.
Когда вдруг устанешь, себя не вини,
Бывают петляют пути как попало.

Когда беспорядок и хаос в мозгах.
Не трогает жизнь и взгляд убивает,
То тонешь и гибнешь во лжи и грехах,
Подумав пред смертью, что так не бывает.

15.06.2017

Плеск воды. Сидя в лодке гребу,
Удаляясь всё дальше от станции.
Никому ни о чём ни гу-гу:
Всё осмыслю на длинной дистанции.

В лодках пары, а я вот, один -
Островок огибаю в мечтаниях.
Нет для этого веских причин -
Одному быть удобней в исканиях.

В лодке можно все мысли прогнать
И заняться одним созерцанием.
Напряжение лишнее снять,
Непонятно каким заклинанием.

Разве можно в словах передать,
Чувств нахлынувших в эти мгновения?
Свой мотив, продолжавших искать,
Угасая и без сожаления.

14.06.2017

/ Сказание о Евпатии Коловрате /

 Некий вельможа рязанский по имени Евпатий Коловрат гостил в Чернигове с князем Ингварем Ингваревичем. Услышал он о нашествии злого хана Батыя. И выступил из Чернигова с малой дружиною да помчался быстро. Приехал в землю Рязанскую, увидел её опустевшую: города разорены, церкви сожжены, люди убиты. И вскричал Евпатий в горести души своей, распалялся в сердце своем. Собрал небольшую дружину - тысячу семьсот человек, которых собрал вне города.  Погнались они за ханом, едва нагнали его в земле Суздальской и напали на станы Батыевы.  Начали сечь без милости так, что смешались полки татарские. Тут поймали татары из полка Евпатьева пять воинов, изнемогших от великих ран. И привели их к Батыю, хан их спрашивает: «Какой вы веры, с какой земли и зачем мне много зла творите?» Воины отвечали: «Веры мы христианской, служим великому князю Юрию Ингваревичу Рязанскому в полку Евпатия Коловрата.» Усмехнулся хан и послал своего шурина Хостоврула на Евпатия, а с ним сильные полки татарские. Обступили Евпатия татары, стремясь его взять живым. И съехались Хостоврул с Евпатием один на один. Евпатий был исполнен силою и рассек Хостоврула пополам до седла. И пошёл дальше сечь силу татарскую! Многих богатырей Батыевых побил: одних пополам рассекал, а других до седла разрубал. Испугались татары, видя, какой Евпатий крепкий исполин. И навели на него множество орудий для метания камней: били по нему из бесчисленных камнеметов. И убили его, а тело принесли к Батыю.

/ Поверье о белой лошади /

 В рязанской губернии, на кладбищах старинных, расположенных вблизи болот, слышны бывают песни да свист. Выбегает белая лошадь, оббегает всё, прислушивается к земле, раскапывает её и жалобно плачет над покойниками. Ночью над могилками появляются огни и перебегают на болото. Горят они так, что видно каждую могилку, а как засверкают, то видно, что на дне болота лежит. Поселяне говорят, что здесь когда-то было побоище. Сражались русские князья с татарами, бились не на живот, а на смерть. Татары уж было начали одолевать князей, как откуда ни возьмись, выезжает на белом коне неведомый богатырь со своими сотнями. Бьет да колет татар, направо и налево, и добил их чуть ли ни всех. Тут подоспел окаянный Батый, убил он богатыря, а белого коня загнал в болото. С тех пор белый конь ищет своего хозяина, а воинские сотни поют, свистят — авось откликнется удалой богатырь.

/ Сама сказка /

Пела б я вам старинку,

да закончились песни у Иннки,

а посему

слушай былинку мою.

 Ну так вот, по самой глухомани рязанской, по болотам топким да по кладбищам старинным бродит призрак белой лошади, а за нею следом войско сотенное тучей чёрною, ищут они хозяина своего — богатыря воеводушку Евпатия Коловрата, но всё не сыщут никак. Невдомёк им, душам умершим, знать правду суровую о том, что богатыри бессмертием обладают: павшие в бою богатыри переходят в мир сказочный и живут там вечно, гуляя по былинам, потехи мелкие перепрыгивая, а байки про меж ног пуская!

 И бродила так белая лошадь с войском сотенным еще б целую тыщу лет, а то и вовсе две, да прознал Евпатий Коловрат, что воины его верные и кобыла белая Зорюшка по кладбищам шастают, в болотах-топях вязнут, его, воеводушку, кличут. И стал он искать способ на землю грешную ненадолго вернуться, с собой в сказку дружочков милых забрать.

Кинулся-бросился былинный, но никак из своего света белого выбраться не может! Бился, бился он с пространством тягучим, но всё зазря. А лошадь белая ржёт на болотах рязанских, копытом стучит, и его сотня смелая по кочкам пробирается, Евпатия кличет не докличется.

 Стал думу думати богатырь: как в мир неласковый пробраться? Год думал, другой, третий. Заболела от дум у него голова, и решил он идти выспрашивать совета у сильных русских могучих богатырей. Выслушали богатыри горе Евпатьево, почесали свои бошки мудрые, развели руками аршинными, пожали плечами, теми что с косую сажень, и отправили Коловрата за помощью к Бабе Яге, а более не к кому!

 Надел Коловрат свою кольчужку-рубашечку, взял булатен меч и отправился в чащу дикую к бабе Яге на велик поклон. Дремучий лес сказочный и расстояньица несусветные! Три года пробирался пеший богатырь к избушке на курьих ножках. Дошёл, наконец, поставил окаянную к себе передом, к лесу задом и стучится:

— Открывай, бабуся,

я к тебе несуся

со своей кручиной!

— Пишет сказку Инна! —

выглянула баба Яга из окошка. —

Знаю, знаю я твою беду,

увяз по самую бороду:

безлошадный по свету бродишь,

покоя себе не находишь!

 — Так что же мне делать, бабка?

 — А ты, касатик, в дом зайди, поешь, попей, там и верное средство найдётся.

Устал богатырь, проголодался, полез, кряхтя, в избушку. Заскрипела изба, застонала, просела до самой земли от тяжёлых доспехов богатырских, да и затаила на Евпатия обидушку чи злобушку.

 А баба Ёжка уже привечает былинничка, наливает иван-чай и супец из мухоморчиков подносит. Но Евпатий неловок оказался, пролил супчик нечаянно на пол, достал из сумочки серую уточку перелётную и велит карге добычу ощипать да на углях поджарить.

 Усмехнулась старая и сделала почти так, как велел Коловрат: ощипала серую уточку да щей с утятинкой наварила, немного мухоморчиков добавила на всякий случай. Наелись они оба, напились. Прикорнул Евпатий, а баба Яга достала большущую волшебную книгу и давай её читать, перелистывать:

 «Адамовы дети.

В Смоленской губернии рассказывали, что Ева посоветовала Адаму, прежде чем идти к богу, спрятать часть детей в камышах, дабы тот не отобрал их в своё услужение. А как шел Адам обратно, так и думает: дай зайду, возьму своих детей из камышей! А их там уже и след простыл, сделались они тёмной силою: домовыми, лесовыми, водяными да русалками.»

 Тут злыдня избушка стала раскачиваться, усыплять бабушку, но Ягуся не унималась, продолжала читать:

 «Адамова голова — цветок.

Растет кустиками с локоток, цвет рудожелт, красен, как головка с ротком. Трава эта облегчает роды, укрепляет мельничные запруды, внушает храбрость, помогает в колдовстве. Расцветает к Иванову дню. Нужно положить его в церкви под престол, чтобы он пролежал там сорок дней, после чего цветок получает такую чудодейственную силу, что если держать его в руке, то будешь видеть дьявола, чертей, леших — всю нечистую силу. Тогда можно сорвать с лешего шапку, надеть на себя и станешь так же невидим, как он.»

 Но избушка всё раскачивалась и раскачивалась. Баба Яга, наконец, устала читать, зевнула и сказала:

 — Всё, баста! И эта травка сойдёт. Пущай сорвёт детинка цветок Адамовый, найдёт лешака, покрадёт его шапочку и исчезнет в мир иной на веки вечные!

 Тут избушка на курьих ножках перестала раскачиваться, одобрительно крякнула и замерла. Ведьма растолкала богатыря, напела ему сладких песен про цветок Адамову голову, выпроводила вон со двора и завалилась дрыхнуть. Возрадовался Коловрат добрым советам бабы Яги и побежал быстрее ветра Адамову голову искать. Но Адамова голова — растеньице редкое. Бегал, рыскал он по тайге три года. Нет, не сыскал цветочка заветного. Уселся у ракитова куста, рыдает. Ай, пробегал мимо зайчишка: косой взгляд, большие уши. Увидал он слёзы горькие богатырские, сжалился над детиной, подкрался близко-близко и спрашивает:

— Пошто плачешь, воин ратный,

потерял свой меч булатный?

Удивился богатырь на смелость заячью, вытер слёзы горючие и отвечает зверёнышу малому:

— Не терял я меч булатный.

Путь проделав семикратный

не сыскал цветок волшебный,

маленький такой, заветный.

Нужен мне он позарез,

чтобы в мир иной я влез!

 — Что за цветочек? — навострил уши зайчишка. — Я про любую сказочную траву много чего знаю!

 Обрадовался Евпатий, рассказал про свою беду, да про Адамову голову и ещё много чего лишнего сболтнул. Аж ворон, дремавший на ветке, встрепенулся и заслушался.

 — Знаю, знаю я такую травку! — воскликнул заяц. — Она неподалёку растёт, пойдём покажу.

 Поднялся богатырь на резвы ноженьки, поскакал быстрёхонько вслед за заюшкой, и ворон за ними увязался — следить да вынюхивать. Нашел косой травку волшебную в овражке у ручья. Глядь, а та зелёная, токо-токо цветочки увяли. Эх, до Иванова дня ещё долго, почти год ожиданьица. Но серчать да жалобиться некогда, надобно место нежилое обживать, избу рубить да баню строить.

 Вот так день за днём и потекли: справил Евпатий дом, поставил баньку. Живи да мойся, в лес на охоту ходи. Ну и повелось: заяц в доме прибирается, щи варит, капусту в огороде выращивает; человек в лес за добычей хаживает; а ворон на ветке сидит, зорко за братьями назваными приглядывает, к бабе Яге туда-сюда с докладом летает.

 Ой и понравилась зайцу такая жизнь! Уютно, тепло в избе жить, и опять же, под охраной могучей. Вот и задумал косорылый неладное: пошёл как-то ночью к ручью и выкорчевал всю мураву волшебную, корешки погрыз, пожевал да по ветру раскидал.

 Не сразу хватился богатырь Адамовой травки, а как хватился, так уж поздно было: стоит сыра земля у ручья, лопухом да борщевиком зарастает. Заревел богатырь на весь лес от злобушки лютой! Затрепыхалась на древе ветка с вороном, взмахнула птица чёрная крылами, закружилась над Евпатием да за собой в лес зовёт. Выругался детина богатырская и вслед за вороном отправился «на авось», а тот летит прямёхонько к хозяйке своей, к ведьме бабке Яге.

 Зайчишка же трусливым сказался, сперва в хате спрятался, а потом и вовсе в тайгу сбежал. С тех пор так от людей и бегает: как завидит охотника перехожего, замрёт в испуге, а отмерев, текает прятаться в чащу!

* * *

 Эх, не месяц на небе блином повис — окошко у бабы Яги светится, ждёт Евпатия в гости. Знает старая ведьма о проделках хиторомудрого зайца, да не по наслышке, а от ворона верного. Двери отворила, ухи из жаб наварила, пол метёт да песни поёт.

 Злой, яки пёс, влез в её хату русский могучий богатырь. Опять просела избушка на курьих ножках до самой сырой земли, закрякала, заскрипела враждебно! Но хозяйка уже воркует, потчует гостя и утешает как может:

— Ты поешь, попей, Коловратий,

да поспи, отдохни на полатях.

Знает пташка моя дорожку

к волшебной траве. Поможет!

 Не стал Коловрат душу самому себе травить, поел бабкиной ушицы из жаб да лягушек, испил чай зелёный валерьяновый, а после завалился на лавку и захрапел. Спал, однако, не долго. Избе надоело в землю проваленной стоять: ни побегать тебе, ни поплясать — лапы куриные поразмять! И давай она качаться да трястись быстро-быстро.

 Вскочил богатырь с испугу, плюнул в угол, да и выбежал вон! Встрепенулся от сна и ворон на сосне, взмахнул крылами и полетел, зазывая за собой воина. Шли они долго, почти год. Евпатий на друга бывшего чертыхается и обещает на весь заячий род сезон охотничий объявить, чего ранее делать роду людскому никак не дозволялось. Ворон же поодаль летит, в друзья к богатырю не набивался, глазами хитрыми поблёскивает, добычу сам себе добывает.

 В аккурат к Иванову дню подошли они к быстрой Ильмень-реке. Глядь, а вдоль бережка растёт Адамова голова, и той травы у речки видимо-невидимо, вся пошла цветом алым! Обрадовался Коловрат, благодарит птицу чёрную, кланяется, на колени припав, и цветы волшебные рвёт. Нарвал охапку и бегом в ближайшую церковь, пока не завяли.

А церква — колокола, колоколища,

вкруг неё стоят осиновы колища,

изнутри духовный льётся цвет!

Чёрну ворону туда и ходу нет.

 Разминулись походнички в разные стороны: ворон к бабе Яге полетел доклад держать, а Евпатий прямиком в златую церковь! Крест кладёт по-писаному, поклон ведёт по учёному, входит в святилище к алтарю, прячет под престол Адамову голову, да и уходит на сорок дней выжидать обряда-таинства. Но образа святых на иконках хмурятся, как будто сказать чего хотят, но не могут. Замерла церковь на долгих сорок дней. Поп батюшка вернулся с обеда, ничего понять не может: свет духовный подевался куда-то, иконки сирые висят, мироточить перестали.

 А Евпатий в деревеньку пожить да постоловаться отправился, вдовушек ласковых поцеловать. И время полетело быстро-быстро! Вот уже и пора за магическим цветком верстаться. Дождался Коловрат, когда церква опустеет, пробрался тихонечко к алтарю, вытащил из-под престола Адамову голову, засунул за пазуху и восвояси! Вздохнула церковь облегчённо, выпустила на мир божий свой духовный свет, который и по сей день тебе глаз слепит. Али не чуешь?

* * *

 Теперь другая задача встала колом перед былинным богатырём: как лешака в лесу найти да шапку с него содрать? Ведь леший, говорят, невидим, на зов не откликается, а если и покажется кому, так токо деткам малым, бабам робким иль мужичкам трусоватым. А наша детина никаким боком в эти списки заветные не был вхож. Сел Евпатий на пенёк думку думати. Ворон тут как тут, грамотку скорописную от бабы Яги в клюве держит. Кинул он её в руки богатырю, тот развернул берестянку и давай читать:

«Ну и дурак же ты, Коловратий,

на тебе пахать и пахать бы!

Ну-ка, вытащи траву из-за пазухи

и узришь всю нечисть, что лазает

по лесам, полям и оврагам,

по пням да злющим корягам.»

 Что ж, вынул Евпатий зачаровану Адамову голову из кармашечка нагрудного, повертел в руках, покрутил, и вдруг бел свет вокруг него помутился, посерел от нечисти всякой! Ой, не знал доселе богатырь, не ведал, что на миру столько злых духов живёт: летают, ползают и ходьмя ходят. Как же в этом месиве лешего то разглядишь?

 Вздохнул ворон, кивнул вояжке, мол, за мной ступай, да и полетел лешего сыскивать. Поднялся с пня Евпатий и потелепался за ведьминой птицей. Бродили они среди зла поганого три дня и три ночи, забрели в бор далёкий, лес тувинский, в тот что стоит к монголкам передом, а к матушке Руси задом.

 А как зашли они в лес тувинский, так сразу и развеялся от нечисти белый свет. Хотя свету белого богатырь так и не узрел: всё елки да ели — темно кругом от хвои.

 — Ну вот, — вздохнул Евпатий, — пропала волшебная сила у Адамовой головы, токо выкинуть её и осталось, проку от муравушки никакого!

 — Погодь добром раскидываться! — заговорил ворон человеческим голосом. — Чуешь, глаз дурной следит за тобой?

 Нахмурился Коловрат, поверил птице, плечи расправил, достал булатен меч и закричал во весь голос:

— Выходи, колдун-ведун, битися!

А коль ты змеевич, то махатися!

Негоже прятаться, не по нашему

за кустом сидеть. Иду скашивать!

 Задрожал от страха ракитов куст, и выходит оттуда голый, тщедушный старикашка с длинной бородой, серо-зелеными запутанными волосами, в которых торчат листья да ветки. Кожа у него серая, на лице ни бровей, ни ресниц, большие зеленые глаза светятся бесовским светом, а на голове старая широкополая шляпа. Это и был лешак.

 Заметил леший, что богатырешка в руках сухоцвет Адамовый держит, а сам на шляпу его поглядывает. Разозлилась нежить, осерчала и вдруг стала расти: росла, росла и достала головой до верхушек самых высоких деревьев, захохотала и зовёт Евпатия битися да махатися. И пошёл на лешего Евпатий мечом булатным, но не тут то было: колет нечистого в ноги, а меч сквозь призрачное тело проскальзывает, так что толку от этих уколов — ничуть. Нет, не одолеть Коловрату духа лесного!

 А ворон, полюбовавшись на сие зрелище часок-другой, спокойненько так подлетает к голове лешего и своим клювушком срывает заветную шапочку, да кидает её на голову воеводушке. Как оказалась шляпа лешего на голове богатыря, так нечистый дух уменьшаться пошёл, ростом стал ниже травы, ай и вовсе в ней затерялся. Ворон же каркнул ехидно да в обратку к бабке Ёжке направился.

* * *

 Коловрат и вовсе исчез из сказки: попал он, наконец, в наш мир да в твоё время. Огляделся по сторонам, никаких особых перемен в лесу тувинском не приметил. Зато хлоп-хлоп себя по бокам, а те прозрачные стали: гуляют руки по телу, сквозь плоть проскакивают. Ой, не любо тако диво богатырю! Чи духом бесплотным наш вояка заделался?

Но делать нечего, поплёлся былинничек к болотам рязанским да к кладбищам старинным. Как дорогу чуял, сам не знал, но шёл правильно, путём-дорожкой прямоезжей, напролом сквозь дерева и горы высокия.

Худо-бедно, но наконец добрался бестелесный дух Евпатия к болотам рязанским, к тем кладбищам старинным аж на тридцать третий день. А в дороге ни есть, ни пить не хотел, всё твердил имя лошади своей да дружинушку любимую поминал.

Ну вот и болота те заповедныя да кладбища жуткие, брошенные. Кликал, кликал воеводушка дружину свою верную да кобылу Зорюшку, никто на его зов не откликается. Устал, лёг спать под крестиком могильным.

 Наступила ночка тёмная. Зашуршали дерева, заколыхалась мурава, заморгал на небе месяц ясный, послышался гул, свист да топот копыт! Пробудился Коловрат, поднялся на ноженьки резвые, побежал в ту сторону, где шум гремит. Добежал, видит: лошадь белая скачет, а за ней сотня богатырская, и кличут они его, Евпатия. Закричал тут воевода зычным голосом:

— Гой еси, моя сотня семисотенка,

гой еси, моя Зорька родненька,

вы пойдите же ко мне обниматися,

верой, правдою служить да брататися!

 Кинулись они, бросились в обьятъя дружеские, рыдали от счастья, друг на друга не нарадовались. А белая лошадь копытом бьёт, спину хозяину подставляет. Когда ж поутихли да поугомонились страсти на болоте рязанском, позвал Коловрат с собой в мир сказочный всю дружинушку верную. Прыгает он на кобылушку, велит войску смелому за ручки белые ухватитися, а сам одну руку положил на плечо воина первого, а другой рукой сорвал с себя шляпу широкополую. И…

 Провалился Евпатий обратно в сказку. Встал, ощупал себя: жив, здоров, в теле плотном да в разуме добром. Огляделся кругом: нет нигде ни дружины его, ни лошади белой. Осерчал, надел шапку лешего на голову. И оказался вновь в реальном мире рядом со своей сотней верной да с кобылой боевой Зорюшкой. Хмыкнул от удивленьица богатырь и снова снял шапку волшебную. Опять воплотился у болота сказочного Коловратий несмышлёный, избушкой на курьих ножках заговорённый.

 Десять раз шнырял туда-сюда могучий русский богатырь, а на одиннадцатый раз устал, да и в понятие вошёл, что перед ним стеною встал выбор велик: либо духом прозрачным остаться с любимой лошадью своей да с дружиной беспомощной, либо одному взад верстаться. Думал богатырь день, думал ночь, на одну чашу весов укладывал подвиги свои ратные, на другую — бродить по болотам, шлятися, бестолку удаль молодецкую хоронить-ховать.

 И стало казаться богатырю, что лошадь белая на него пустыми глазами смотрит, и сотня семисотенная какая-то неживая, а бесчувственная, яки солдатики деревянные — как поставил, так и стоят, не шелохнутся. «Иль просто сильно хотят со мной уйти: стараются, строй держат?» — подумал.

 — А-а-а! — вскричал от отчаянья Евпатий Коловрат и сдёрнул с себя шапку в последний раз. Да и ушёл в свой мир навсегда, туда, где монгол до сих пор покоя русским людям не даёт, туда, где баба Яга вредности честному путнику чинит, где леший на малых детушек страх наводит!

 А что лошадь? Белая лошадь и поныне по рязанским заброшенным кладбищам гуляет, ищет хозяина своего, плачет. Иди-ка её поищи! А коль домой не вернёшься, значит, тебя сотня богатырская срубила, и лежать тебе на дне болота. Нам не сыскать!

А ты спи, Егорка,

ведь по свету долго-долго

сказке Иннкиной носиться!

Говоришь, тебе не спится?

Снова камень в душе и загрызла печаль.
Обо всём уже знал, было жизни не жаль.
Взгляд слепой в никуда - дым летел в потолок.
Ни о чём, ни о ком даже думать не мог.

Угасал, как свеча - всё слабей огонёк.
Нет любви, нет мечты и от мира далёк,
А потом, вдруг воспрял, молча вышел на свет,
Словно в мыслях нашёл на задачу ответ.

Подхватил и понёс, меня жизни поток,
Чтобы вновь преподать для проверки урок.
Больше я не боюсь и не буду роптать,
Если вдруг упаду, то попробую встать.

Как себя победил - победишь и других
И ошибки найдёшь в их делах и своих.
Разум сможет всегда: осознать, оценить,
А вот жизнь не даёт, как задумаешь жить.

12.06.2017

Как К.С.С. нам Манарага,

В маршрутке ставила печать.

Гора, река нам не преграда,

Могу об этом рассказать.

Крутыми были перевалы

И блеск нетронутых снегов.

В болотах часто ночевали,

Оставив оттиски следов.

Мы шли вперёд и прочь сомненья,

КомпАс и карта, азимут, визир.

А жизнь - сплошные приключенья,

Смеялись мы и улыбался мир.

Увы, ушло блистательное время,

Когда балы давали при свечах.

Когда поэт, приняв на плечи бремя,

Сказал про то и в прозе, и в стихах.

И этот век серебряным зовётся,

Романтика любви имела апогей.

И может быть, он к нам ещё вернётся,

Вернётся вновь в сиянии огней.

Кружился мир и звёздами блистая,

Была мазурка вечной госпожой.

Влюблялись здесь, свои сердца сжигая,

В мечтах любви парили над землёй.

Ушли от нас и светские манеры,

И нет уже романтики мечты.

Как мамонты скончались кавалеры,

Не дарят тайно женщинам цветы.

Живём, не зная свою участь
И жизни разные у всех.
Одни собой гордятся, пучась,
Других от дури душит смех.

Растут и множатся повторы:
По уточнению - народ.
Одно и тоже в вечных спорах -
Ведёт прогресс наш мир вперёд.

Всем хорошо.Все процветают,
Но кто-то всё таки не рад:
Слюнями, брызгая болтают -
В ток-шоу матерно кричат.

Такое нынче развлеченье,
С кормушкой жирной от реклам.
Смотреть начнёшь - одно мученье,
Нажива им, а стрессы нам.

Пишу про это - между прочим,
На жизнь мне жаловаться грех.
Она всегда нам всем не очень
И вызывает разный смех.

11.06.2017

Непостижимая улыбка
Застыла не её лице.
Она неуловима, зыбка,
Как скрытый гений в мудреце. 
Взгляд и осмыслен, и изменчив,
В нём есть сомненье, не вражда.
Не обещает новой встречи,
Но в плен берёт вас навсегда.

Возвращается проклятье - внушение.
К посылающему с силой особою,
Чтобы думал, принимая решения
И вокруг не поливал землю злобою.

Результат, наверно вряд ли изменится.
Ритуал же попадёт под сомнение.
Ненавистник на другое нацелится,
Станет ждать с надеждою озарения.

Не пугают в темноте звуки жуткие:
Колдунов и ведьм, а только их радуют.
Насылают сглазы с порчами сутками
И рогатый дьявол ими командует.

Их ряды растут и зло прибавляется.
Уж пора бы возвращать инквизицию.
Под себя подмять весь мир зло пытается,
Но добро всегда на верхней позиции.

09.06.2017