Забот ушедших осыпается зола,
И отражением в глазах — оттенок мака.
Я безмятежность, что есть сил, храню от зла.
Я — доброволец без меча, у стен из мрака.

Уже не в здравии, но всё же при уме,
Во внешний мир щитом отбрасываю беды.
А за спиною — свет не ведает о тьме.
Я — для того, чтоб он и далее не ведал.

Природа сумерек податлива врагу,
А память шепчет о любви в границах Рая…
Но повернуться к тьме спиною не могу,
Чтоб посмотреть на то, что ночью охраняю.

Ржа разъедает щит, весь мир горит в огне,
И напряжение до выкрика, до стона.
Вцепившись в сердце, ночь вибрирует во мне,
В невнятность чувств своим безумием ведома.

Зло отползает, словно сытая гюрза.
В холодном небе загораются Стожары.
У безмятежности зелёные глаза
И цвет волос, как отблеск дальнего пожара.

Дымится мрак над нами копотью свечей,
Укрыв тела и простыней измятых груду.
Я растворюсь в гипнозе ведьминых очей
И о служении до времени забуду…

­­­­­­Снова стихли за дверью заботы дня.
Снова солнце за садом ложится спать.
Тихий ангел, весь белый, как простыня
Опускается с краешка на кровать.

Он прозрачен и хрупок, но так могуч.
Рядом с ним я, как-будто, с травой мешок.
Тянет душу усталую в лунный луч,
Чтобы в ней опечаткой найти грешок.

Да, бывало, пугал я зверей и птиц,
По траве прошлогодней пуская пал.
В книге судеб не мало моих страниц,
Где записано только, что ел и спал.

У окошка ночного пылинок взвесь,
И теней под кроватью неровный слой.
Мой хранитель, я здесь, и таков, как есть.
Может быть, и не добрый, но и не злой.

Нам бы мимо небес, где умы в дыму,
И больных демиургов тяжёлый чад.
Во вселенной есть мир, что не знает тьму.
В нём и я безымянными был зачат.

Жаль, что сам искалечил свою весну.
Жаль, по жизни промчался почти бегом.
Посиди, мой Хранитель, пока усну.
Может свидимся в мире, уже другом.

Оставим в прошлом полумеры.
Увы, условия не те.
Я от любви, как от холеры
Лечу в душевной пустоте.

В кошмарном сне, как в древнем схроне,
Как в каземате взаперти,
Но знаю, что любовь догонит
И чем-то душу осветит.

Я отгораживал свечами
Своё пространство, как дурак,
Ко мне осенними ночами
Любовь  ползёт сквозь  душный мрак.

Моя душа лежит на плахе,
И вот, во тьме топор влача
Любовь пришла в кошмарном страхе
И красной форме палача.

Напрасны слабые старанья
Сползти с колоды на настил.
Моё последнее желанье.
Любовь, пожалуйста, прости.

Не надо крови, пыток хватит,
И просыпаться мне пора...
Я сплю, со мной любовь в кровати
Под простынёй... Без топора.

Этот вечер  нас чем-то незримым связал.
Музыканты сидят, тишина не к лицу им.
Осторожное танго я нам заказал.
Попрошу Вашу ручку, мадам, потанцуем.

Верю, страсть в этом танце порою слепа,
Мы сегодня её на свободу не пустим.
Я сейчас проведу Вас паркетными па
От нескромных желаний - до сладостной грусти.

И не стоит шептать мне о чём-то ином.
Рядом с нами скользит полупьяное лето.
Я его опоил листопадным вином.
Вы со мною потом тоже выпьете это.

Танго пару ведёт по сиреневым снам
И пульсирует ритм словно птица живая.
В полумраке гитара рыдает по нам,
Баритон-саксофон вторит ей подпевая.

Между нами и залом всё тоньше стена.
Звуки музыки скачут разменной монетой.
Мы посмотрим на осень сквозь призму вина
И разделим бокал, что остался от лета.

Есть хамовита и горласта
Порой без веры и крестов
России праведная каста -
Адепты выжженных мостов.

В суровой жизни круговерти
На протяжении веков
Хранит судьба от наглой смерти
Бродяг, святых и дураков.

Не стоит мне стоять у двери
Держа события в горсти.
Судьба таким, как я - не верит,
Но очень многое простит.

Я вновь свободен, как бомжара,
Дорог не выбраных божок.
Стою с ведёрком на пожаре
Который сам же и разжёг.

Здесь ни души на километры
И боль негнущихся колен,
А за спиной над пеплом ветры
Всех горько-сладких перемен

Лунный луч - души отрава. В нём, как в речке, можно вплавь.
Колдовская переправа приглашающая в Навь.
Жертвы зла ночами стонут, звёзд извечный хоровод,
В небо смотрит чёрный омут - антипод свячёных вод.

Утром вправо - ночью влево под обрывом кружит муть
В листьях лилий, мёртвой девы над водой белеет грудь.
Не тревожат раки тину у полоски камыша.
Здесь рыбак однажды сгинул - неотпетая душа.

В стороне привычной сути древний вяз хранит ветра.
Полуночный запах жути у притухшего костра.
В тихий омут ночью звонкой, жертвой лунному лучу,
От привычного в сторонке душу вытряхнуть хочу.

Тихий всплеск и смеха звуки, тьма подвижна и легка,
Из кувшинок чьи-то руки. Бульк... И нету рыбака.
Растворись в тумане белом, к теплокровным навки месть.
У костра уха доспела, только некому поесть.

Я в пустоте не ведаю покоя,
При выборе вселенной, каждый раз
Крылатый брат рождается со мною
Невидимый для посторонних глаз.

Он держит мыло в мамином корыте,
Когда мочалка жёсткая как ёж,
Он справедливость в логике событий,
Где что посеешь - это же  пожнёшь.

Он знает строй сладкоголосой лиры,
Он в битве с тьмой отточенным мечом,
Он тот, кто смотрит на суровость мира
Через моё усталое плечо.

Он шепчет мне, стареем понемножку,
А иногда, в один из чёрных дней,
За краем глаз пододвигает крошки,
И делает их чуточку сытней.

Мы это проходили многократно,
Когда от ног течёт под сердце лёд,
И брат мне шепчет, нам пора обратно,
Ты мой хранитель, нынче твой черёд.

Мой жизни след затягивает пылью,
Я вроде бы держался молодцом,
Но, сзади ангел расправляет крылья.
Мой скорбный брат с измученным лицом.

Опускается ночь на остывшие в сумерках крыши,
Зависает Луна, как монета в пустых небесах,
Где-то плачет ребёнок, и звук тот почти что не слышен,
Этот плач, в пустоте будет взвешен на звёздных весах.

Мама вышла на кухню и долго судачит с подружкой,
Всё пока хорошо, безмятежен планеты полёт,
Ну, а если весь Мир, у ребёнка в руке погремушкой,
И ручонка вот-вот, об кроватку его разобьёт?

Там стихия огня с пустотой в бесконечности спорит,
Над нездешней планетой пол неба закрыто Луной,
И кружатся галактики в камешке круглом у моря,
Омываемым в шторм набегаюшей тёплой волной.

Там звенит астероид на струнах слепящего света,
Там хранилище чьих-то открытий, великих идей,
Но спускаются древние Боги на нашу планету,
Воплощаясь в таких, беспокойных без мамы детей.

Завершается ночь пируэтами звёдного бала,
И становится истина жизни предельно проста,
Бесконечность Вселенной вмещая великое в малом
На заре зависает росинкой в ложбинке листа.

Эта связь бытия, где сложнейшее выглядит просто,
А создатели - Боги безглазы, безмолвны, стары,
Где-то плачет ребёнок среди равнодушия взрослых,
Значит в космосе дальнем лишаются жизни миры.

Посвящается ушедшему от нас хорошему человеку и поэту.
Виктору Виноградову

Словно с гулом кружащийся смерч,
В пятнах крови повязки на ранах,
Эскадрон пробивается в Керчь,
На корабль уходящий в туманы.

Им не стоит коней торопить,
Хоть и держатся всадники гордо,
Но всё больше уснувших в степи,
И всё меньше оставшихся в сёдлах.

К водопою наперегонки,
Где в овраге ручей говорливый,
Обагрённые кровью клинки
Вытирают о конские гривы.

Пряча раны под потным бельём,
Оглянуться назад не дерзая,
Где шурша в тишине ковылём,
Кони ищут по стонам хозяев.

На востоке полоска видна,
Надо силы собрать уезжая,
Дышит в спину пожаром страна,
И уже не своя, а чужая.

От причалов ползут корабли,
Словно кровью, закатом облиты,
А в степи давит конь ковыли,
Потерявшим подкову копытом.
.............................

Там привязаны кони уздой к фонарям,
Сделан выбор, поручик, и дался он трудно,
В неизвестность уходим по бурным морям,
Зря наверное мы торопились на судно.

Горяча под рукой рукоять палаша,
Всё, что было - вчера, ничего на сегодня,
В полосе за кормой тонет чья-то душа,
Вместе с верным конём - опоздавшие к сходням.

Остаётся на честь и на верность лимит,
Но не надо пророков, не надо мессии,
Парохода труба надо мною дымит,
Закрывая завесой больную Россию.

Мы ещё на чужбине отплачем по ней,
На чужих берегах в похоронные будни,
Дай нам Бог не стрелять благородных коней,
Не выискивать лица знакомых на судне.

Торопиться не стоит, спеши - не спеши,
Здесь не будет перины, а просто полати,
Где-то там, за кормой, половинка души,
На трёхгранном штыке у кого-то из братьев.

Там ещё выбирают для черни вождей,
Здесь, над мачтой струится туман пеленами,
Гривы волн за кормой, как табун лошадей,
Всё стремятся за нами, стремятся за нами.

........................................

Пора бы забыть, и уже не жалеть ни о ком,
Отречься от прошлого в жизни приняв перемены,
Тот год високосный скатился змеиным клубком
В холодные воды Парижской, дымящейся Сены.

Тоска по России, в которой не те времена,
И где тот корабль под Андреевским флагом на рее,
В Париже весеннем, цветами торгует княжна,
Букета в корзине фактурно собрать не умея.

Похоже, что в ручках когда-то держала иглу,
И платье заштопано тонко, со вкусом как будто,
А штабс-капитан оставляет цветы на углу,
Чтоб можно продать эти розы ещё раз кому-то.

На тумбе бумажки почти что прозрачны на свет:
- Ищу сослуживцев, на фронте командовал ротой.
- Владеет французским, непьющий, военный, корнет,
Умеет шофёром, но ищет любую работу.

Ещё поднимается где-то Андреевский флаг,
И горны играют, встречая французские зори,
А там, на востоке, уже заселяют ГУЛАГ,
И строят ограды скрывая от всех лепрозорий.

Висит над страною махорочный, жёлтый налёт,
И блекнут цвета, в серой жизни, на лицах, в одежде,
Россия жива, и она никогда не умрёт, 
Но в ней не бывать благородству такому как прежде.

.................................................................

Ещё темно, на Сен - Жермен - де - Пре
Готовят кофе и пекут батоны,
Течёт в прохладном воздухе амбре,
Ванильных нот на памятник Дантону.

Над мусорным контейнером пожар,
Горит бумага - старая газета,
А на углу задумчивый клошар
Похож на загулявшего поэта.

Кафе " Де Флор", кюре сосёт винцо,
Манкируя своим духовным саном,
И женщины скуластое лицо
Над чашкой кофе с тёплым круасаном.

Простой костюм, вельветовый берет,
Блузон с большим, широким, пышным бантом,
Не торопясь, пассажем " Сент Андре"
Сюда идут поэты, музыканты.

Для женщины наверное престиж,
Просиживать с художниками днями,
Врастая в этот ветренный Париж
Славянскими надёжными корнями.

Но что-то ей покоя не даёт,
Она как будто сжатая пружина.
Сегодня ожидается полёт,
К Парижу недоверчивых снежинок.

Сливаясь вместе, замедляя бег,
Когорта туч спускается всё ниже.
Славянка ждёт, когда закружит снег,
Нормальный снег над чувственным Парижем.