Утро осеннее статью кобзонною
давит из хмары фреш демисезонный.
Всё по лицензии, даже резонно,
но, вот чего-то не так...
Осень в моменте не помнит законов,
Грусть - внутривенно, стихов макароны
нА уши льстиво, поправив корону,
а в лоб тавро - твёрдый знак.

Я вискарём нервы подуспокою,
лоб жжёт, клеймо козырьком не прикрою,
книжку, как сейф, с заначкою вскрою
и утру "fuck" покажу.
Стельки - новьё! Аватарка побрита,
стирана майка, все дырки зашиты
и на глагольные рифмы открыто
я твёрдый знак положу.

Утро, сплин, осень - мозаика мгновений,
сильно вспотеют мне грызть настроение.
Сами запутались в хитросплетениях,
из коих я вышил флаг.
Холодно. Съёжились шавки и птахи,
и перестали брить ноги девахи...
Красною нитью - послать бы всех (дальше),
но нем я, как твёрдый знак.

Знаю ответы. А осень не спросит.
Даже пары вискаря не вывозят.
Рьяных фантазий фонтан барагозит,
как для Шопена Жорж Санд.
Хочется вылезти из тёплой норки,
встрять против осени в жёсткие тёрки,
мысли скрутить в бесконечность восьмёрки,
но выйдет вновь амперсанд.
_  _  _

Агнешка Бакаутова

микро-поэмка

1. (навроде пролога)

Злил всегда соседей люто
тем, что не ломал костей,
прыгая без парашюта
в море низменных страстей...

Там же, рядом с парашютом,
ржаво акваланг лежал, -
прапор секса Бакаутов
без страховки море знал.

Раздражал примером личным, -
там, где прапор - дикий секс.
Прапорщик на море - мичман,
звание на море - вес!

Мичман ни на грош не пешка,
у него в глубинах трон...
Вдруг из пены - дочь Агнешка!..
Донырялся, царь Тритон.

Сказано ж - предохраняйся!
А иначе на кой шут
нам представлены девайсы -
акваланг да парашют?!

Есть трофей - как сельди в бочке
сотня девичьих сердец.
- Бонусом примите дочку,
вот вам метрика, отец!

Раньше не стояли рядом
у героя страх и страсть.
Нынче пот промозглым градом,
сжалась "викингова пасть".

Спас девчонку от приютов
дальний дядя Автандил.
А распутник Бакаутов
погрузился и не всплыл.


2.

Время шло. Росла Агнешка.
Век, с ним всё, пошли на слом.
Хочешь жить - торгуй, не мешкай,
лучше нефтью, чем таблом.

Новый век придумал смену -
поколение лотка.
Ценности теряли цену,
шли сначала с молотка.

Wind of Change всем мылил холку,
так, не ветер, а сквозняк.
Нищие на барахолках
отдавали за пятак,

что вчера казалось крепким,
но размазалось в гламур,
скрепы переплавив в скрепки,
штык перековав в шампур.

Изменилась жизни школа -
учит жить и вкривь, и вкось.
Всё на пене кока-колы
замешалось, склеилось.

У Агнешки папы гены -
прямо козырь в рукаве, -
ведь сама она из пены
родилась на этот свет.

В ипотечной жить квартире
ей предписано судьбой,
в мутном, суррогатном мире,
смутно зная про иной.


3. (отступление, ради которого всё задумано)

Сплошь стеллажи в побрякушках,
в виде дешманских лаж -
из Туапсе ракушки
да барахло "крымнаш".

И не нужны Агнешке
мыслей страничных тлен,
Горький, который Пешков,
Клеменс, который Твен.

Бусы из лазурита
навезены с югов.
Выставлены на Авито
Хемингуэй с Гюго,

Драйзер, не модный боле,
Гессе - так вовсе бред.
В хогвартской средней школе
литературы нет.

Библиотеки смыло -
мало "Ашанам" мест.
Плакать как раньше было -
неблагодарный крест.

Где пьяный дед в сортире
с книгой - эстет манер...
Самым читающим в мире
был наш СССР.

Каждый том был рандомен,
зачат в очередях.
Книга в советском доме
отодвигала крах

знаний и осознаний,
дум непустых голов;
от честных душ воззваний
к анорексии умов

длила путь всяко-разно.
Знали с кем спать, что спеть,
жили светло, не грязно.
И получалось ведь!

В омской глухой обороне
был коммунизм и сдох.
Ленина слил Лимонов.
Будем искать подвох?

Мир свой намокший памперс
гордо, как флаг, несёт.
Маркса зарезал Маркес,
всё победил Басё.

Всё б ничего, но мало.
Знамо - лиха беда
для всех начал начало,
эй, растяни меха!

Как по команде, съехав,
крыши стремглав - в запой.
Где теперь с Ванькой Чехов,
иль с Филипком Толстой?

Спреем - как есть - перцовым
кто-то в лицо въе&ал.
Императрица Донцова
правит сегодня бал.


4. (эпилог)

Вот. Теперь Агнешка губы
дует, силиконит грудь.
Стал портрет чертами грубый,
чёрств язык, размыта суть.

Всех магнитят искажения.
Чувств открытость - не твоё.
Мур и Суэйзи в "Привидении"
в сердце не воткнут копьё.

Всех страшит не то, что страшно.
И не истина в вине.
И мурашки от ромашек
не копытят по спине.

В кремль направлены стремления.
Но гниёт родной вигвам.
Не от тех слов выделения,
не такие и не там.

Бреши в логике, как вешки,
все извилины - в узлы...
Я и ты, мы все - Агнешки,
сиры, сИроты и злы.

Проблеск скор, а глупость вечна.
Мёда нет в пустотах сот.
Ай, спасибо, хорошечно,
положите на комод.
_ _ _

* * *
Снов обрывки в путах камасутры...
Гонг рассвета призывает - вдарь!
Тёплое грейпфрутовое утро
застит цедрой кислый календарь.

Ноет известково вентиль в ванной.
Тайна в потном зеркале, на дне.
Полотенце, тонусом желанным,
сонных злит мурашек на спине.

В зазеркальной тайне небо мая
параллельно скверне будних дней.
Я, жестоко в дёсны фтор втирая,
вижу свет посадочных огней,

слышу - даль то цокнет, то аукнет,
то взовьёт про Разина челны...
Фибры верещат: "Вот-вот и рухнет
всё!!" И пар, как слёзы сатаны

скрипом скорби с зеркала стекает...
Вспышками анархии - салют...
Поспешу. Иначе опоздаю
на работу. Дали подождут.
_ _ _

* * *
Девочка-муза Аня,
худи без рукавов,
в небо лежит ногами,
тьму нагнетая слов,

звуки сплетая в счастье,
пряча в кустах ружьё...
Как при советской власти
пяточки у неё.

Чистая и босая,
с радугой в волосах,
в чувствах своих нагая,
зА тем и ствол в кустах.

Мудрая муза Аня
знает про срыв резьбы,
пренебрегать не станет
прихотями судьбы.

Знает - где подчиниться,
ведает - где нажать;
рвать хочет, как тигрица,
любит котёнком спать.

Старый троллейбус зимний
в гору, хрипя, полез.
Нити маршрутных линий -
чёткой межой небес.

Сахарная Анюта.
Сладки её дела.
И на морозе лютом,
и под дождём цела.

На штукатурке камер
режет брелоком "free",
кристаллизуясь в мрамор,
но глубоко внутри.

В снег из такси ныряет,
да на ходу в сугроб.
Весь Краснодарский край ей
упаковать бы в гроб.

Вышедший к Челубею
заговорён на брань.
Глохнет пусть Адыгея
и не поёт Кубань.

- Добрая муза Аня,
паки... житье мое...
Дело ведь не в Кубани,
дело как раз в ружье.

Пить этажами выше -
риск авантюрный был.
Кое-что не услышал,
многое пропустил.

Дни - ковырянье меди,
к ночи на низкий старт...
Чиж - он опять приедет,
вновь зацветёт "Гранат"...

В тЕатре на балконе
смех с адюльтером в ряд...
Мама Христа в кулоне...
В паспорте семь-десЯт...

Всё потускнело ноне,
пущено под откос,
пусто на том балконе...
Даже и не полтос.

С каменным выраженьем,
в дезабилье чуднОм
глажка по воскресеньям
память раздавит льдом.

Чует свой город Аня,
чужда ей ширь полей.
В небо лежит ногами.
Небо - навстречу ей.
_ _ _

Забавно морща носики от вони,
вторые сутки без еды и сна,
девчонки-второклассницы хоронят
скоропостижно сдохшего слона.

Без устали в пятиметровой яме,
орудуя лопатой и кайлом,
девчули месят глину сапогами
под проливным октябровым дождём.

Слоновья туша (тут не стой без маски)
миазмами смердит на милю вкруг.
Слон сдох от сладкого и непомерной ласки
любвеобильных маленьких подруг.

Мутны глаза от горечи и боли,
в тоске застыл остекленевший взгляд,
а в нём немой вопрос: "Ну, что, одной ли
мы крови с человеками, Редьярд?"

Иммунитет слона в могучем теле
был к чмокам-обнимашкам не готов;
четыре тонны мышц слабей на деле,
чем полкило вонючих хомяков.

А дети, в то, что Хатхи врезал дуба
от их любви - не в силах факт принять;
настырно продолжают, стиснув зубы,
лопатами планету ковырять.

Зверь, издыхая, так и не был понят...
Скорбят девчата. Без еды и сна
вторые сутки под дождём хоронят
безвременно почившего слона.
_ _ _

Если раки, то у брода.
Если тьма грибов - знай меру.
Если солнце и свобода, -
значит труд, покой и вера.

Если клятвы и скрижали, -
значит тёрки и качели...
Фишку хаваю едва ли
и в моменте еле-еле.

Сбои - внутрь, дурдом наружу
и свистит со злостью фляга.
Ствол белю, чтоб выжил в стужу,
перезимовал бедняга,

чтоб с весной случилась встреча,
аромат плодов чтоб летом,
зная, что зима конечна
и всё кончится на этом.

      Полимерный тоталитаризм
      раком пятится к Лысой горе.
      Покажите живой гуманизм,
      чтоб пощупать, а не в словаре.

Если раком в гору метить -
свиста жду, но к носу кукиш.
Ты в один конец билетик
на свою зарплату купишь,

спички, сухари, патроны,
соль, стыд, страх, позор и лажу...
Про другие макароны
если что эфир подскажет.

Ветер рвёт с петель калитку.
Мир враз стал на свете лишним.
Глаз Большой списал в убытки
неба синь, цветенье вишни...

Время двинулось рассудком,
моды крик на разрушенья.
Три щенка издохли в будке
тихо, без предупрежденья.

      Инквизиция и остракизм
      все стремленья нагнут и под кнут.
      Заберите меня в коммунизм!
      Если нет, то хотя б в Болливуд.
_ _ _

* * *
Она выходит с сигаретой на балкон.
Ночь угрожает полнолунной желтизной.
Искрится в воздухе тревожный непокой.
Жить в беззаконии - единственный закон.

В лицо смеяться, если мерзкое лицо,
ей не привыкнуть, заставляй не заставляй;
ещё вчера казалось - амба, это край!
Но нет краёв в краю хапуг и подлецов.

Вчера мечталось, что наладятся дела,
казалось - хочется любить не ей одной,
ещё вчера кричалось: "Люди, это дно!"
Пробито дно. Все крики бездна обняла.

Сплошь пена в лозунгах. Где счастье, ё-моё?!
Не проглотить судьбы очередной заскок.
Сгорел до фильтра "Кент", на пальчиках ожог.
Всё. Покурила. Через три часа подъём.
_ _ _

* * *
Проснулся я. Был сон наивен.
Назло добру текла свеча.
Коснулся Бог демонстративно
пером малиновым плеча.
Искрилась тьма лишь. Всё застыло.
Хмельно и счастливо спал я.
Светилась нежностью унылость,
окно скребла печаль ничья.
Грешит Морфей и мы грешим.
Разбились вдребезги тревоги, -
тиши ночной гнёт тяжек им.
Скривились фонари убого.
 
- наоборот -

* * *
Убого фонари скривились,
им тяжек гнёт ночной тиши.
Тревоги вдребезги разбились.
Грешим мы и Морфей грешит.
Ничья печаль скребла окно,
унылость нежностью светилась.
Я спал счастлИво и хмельно.
Застыло всё. Лишь тьма искрилась.
Плеча малиновым пером
демонстративно Бог коснулся.
Свеча текла добру назло.
Наивен сон был. Я проснулся.

* * *
Из ниоткуда мирно шёл он в никуда,
      друзьям на зависть,
      с врагами знаясь,
ошибки, деньги не считая и года,
      богам не плачась,
      не приклоняясь.

Законы чужды, деньги - пыль,  года - вода...
      Он знал секреты
      с другой планеты,
а также тайны антарктического льда,
      том Кастанеды
      сменял на веды.

Он предвкушал вкус завтра, помнил цвет вчера
      и блеск зеркальный
      знал не по спальням.
Все буквы чтил в законах чести и добра,
      а не в кабальных
      и ритуальных.

Он ощущал насколько ценен каждый миг,
      он видел диво,
      он был счастливым,
хоть и подписан на Шнура и Литл Биг
      и вкус текилы
      любил нехило.

Нащупав суть, он близким раздавал покой
      в парах эфира
      без балансира.
Широким шагом и с распахнутой душой
      он шёл по миру
      под сердца лиру.
_  _  _

С федеральной свернул в темноту.
Путь пустынным пришёлся и странным, -
почитай, уж восьмую версту
еду в облаке марихуаны.

Фары били в тягучий туман,
тот от света густел, раздражаясь.
В голове неприличный дурман,
стекленели глаза и слипались.

В мутной дымке рефлексы мои
на пароль больше не отвечают.
Ни с того ни с сего дом стоит,
в окнах тьма и собаки не лают.

На крыльцо вышла тень со свечой.
Просквозил меня холод мертвецкий.
Я проситься решил на постой
потому, что устал не по-детски.

        - Привет! - скрипели стены коридора.
        Молчал я, страху отдавая дань.
        - Вам рады! Релаксируйте, коль скоро
        вас приняла гостиница "Кубань".

На порог я ступить не успел,
где-то колокол небо обидел,
а туман шепчет: "Welcome to hell",
я такое в ужастиках видел.

Щекотал свет хозяйской свечи
струны неадекватных фантазий, -
Квазимодо она, хоть кричи,
тут же нимфа, с приставкою "квази".

Ржавый насквозь её "Фолькс Пассат"
в полнолунье, как новая "Тесла".
Пацанами, что с ней переспят,
обшивает диваны и кресла.

Я просил бокал "Дом Периньон",
а в ответ мне с подобием ласки:
"Мы такого вина здесь не пьём
со времён Чингисхановой Пасхи".

        Шампанское из роз на вид, как слёзы
        и сотни роз живых, куда ни глянь.
        - Вам рады! Отрывайтесь от серьёза!
        Вас приняла гостиница "Кубань".

Ванной тёплою на молоке,
лоском шкурок тигрят уссурийских,
красным золотом на потолке
льётся пафос... Противный и склизский.

Рэп читает хозяйка не в такт
и не те модуляции в бите:
"Всё мы узники здесь - это факт,
но невольных средь нас не ищите.

Так давайте ж петь и танцевать!
Тварь заколем стальными штыками!
Есть что выпить и есть чем жевать!
И никто не спешит к хворой маме."

За окном плыл туман. В зале чад.
Так за ночью ночь, лето за летом.
Я плясал лет пятнадцать подряд
и все силы ссосал, как конфету.

        На вкус туман лишь по началу странный,
        он растворит пытливость, злость и брань.
        - В камин купюры, паспорта и планы,
        мы рады вам в гостинице "Кубань"!

И тогда я решился бежать.
Осмотрел "Ладу", взвизгнули нервы, -
все колёса успели отжать,
номер спёрли... Наверное, негры.

Я решил, что я что-то решил,
но сам воздух висит здесь иначе...
Сел на корточки и закурил,
кулачки сжались - злобствую значит.

Как репей сонный сторож пристал.
Прикурил от моей сигареты.
А в глазах скука и пустота,
и намёка на трезвость в них нету.

- Что, съезжаешь?
- Съезжаю. Пора.
- Да, ты, друг мой, не в курсе, похоже...
Легче завтра вернуть во вчера,
чем вдолбить в ваши снулые рожи -

можешь выйти хоть в дверь, хоть в окно,
сдать свой номер, уйти по планете,
но по факту ты умер давно.
Вечный рейв в нашем приоритете.

        Не проще ли забыться на танцполе,
        свой поцелуй вложить хозяйке в длань?
        Она освободит тебя от боли.
        Ты навсегда в гостинице "Кубань".
        _ _ _

* * *
Мой друг внезапно бросил пить, -
какая жалость!
Понять - взывает - и простить.
А что осталось?

Он говорит: "В разрыве нить...",
в него не льётся
и умоляет не журить.
Что остаётся?

Эпикуреец, сибарит
на минималках!
И на работу не проспит...
Теряем. Жалко.

Мне наблюдать печально, как
дружок заряжен.
Он отчество начальника
запомнил даже.

Стал тормозить на девках взгляд, -
тут не до смеха.
Читать стал книжки - говорят,
совсем поехал.

И думать стал про СНИЛС и стаж,
обмен квартиры.
Да и мечты не про гараж,
а про виниры.

Смотреть на крах дружка? Уволь!
Налей, мне худо.
Кэшбэк, ЗОЖ, веган, Мумий Тролль -
взялись откуда?

С получки он жене купил
цветы и платье.
И даже в чём-то полюбил
сие занятье.

И даже где-то полюбил
супругу снова.
А если б пил, то не дурил,
как Казанова.

А завязав, сорвал стоп-кран
с чувств примитивных;
нашёлся тоже - Дон Жуан,
смотреть противно!

Он даже вспомнил про детей,
про их учёбу.
За упокой его налей,
махну, не чокнусь.

Нас взглядов разделил экран,
клин позитива...
Мы не простим тебя, дружбан,
покойся с миром.
_ _ _

* * *
Открыл глаза и чую кожей,
что свет в окне меня карёжит
и вместо "Здравствуй, день!" - "О, Боже!"
рефлекс неправильный изрёк.
Все времена, как капли, схожи
и на одну все люди рожу, -
прильнул я к этой мысли лёжа,
упорно глядя в потолок.

Как ни крути, но драться с ленью
меня заставит вдохновенье.
Я счастлив от его томленья
во всех завязанных узлах.
Мой милый друг, не надо грусти!
Ведь тот лишь счастья не упустит,
в ком ясность глаз даст фору люстре,
а ясность мысли - силам зла.
_  _  _