Бредут тихо блёклые тени,

По кромке из серого дня.

Дождь вторит унывному пенью,

В осколках стеклянных звеня.

Ни скарба, ни сумок привычных,

Из рубищ обычных прикид.

Во тьме, без рассветов столичных,

Унылый, безрадостный вид.

И музыка глоток охрипших,

В любом закоулке слышна.

Живущих, когда-то погибших,

Прекрасна, противна, страшна.

Вот скроются за поворотом,

И схлынут, что вечный прибой.

И ты понимаешь душою,

В толпе той, мы, тоже, с тобой.

Многострадальна моя,

Любимая страна, святая.

Ты ясный свет моих очей,

Другой такой страны не знаю.

Терпела вечно палачей,

В надежде святостью исправить.

Чтобы громадою свечей,

В церквях за жертвы тризну править.

Сторицею в горнило зла,

За всех поверивших в тирана.

Одна страна на всех была,

Одна на всех, большая рана.

И сердце доброе одно,

Даже на тех, кто правит нами.

Кто топит, приближая дно,

Своими гадкими делами.

В мученьях вечности всегда,

Страна их имена стирала.

Забыта чёрная орда,

Сгниют тевтонские зАбрала.

Стена сотрёт привычно прах,

Тех, кто сутяжничал страною.

Забрав с собою тёмный страх,

И записав дела в былое.

Всё канет в вечность, только жаль,

Христовы муки не исправить.

Страна моя, моя печаль,

Тиранам долго нами править.

Наша жизнь жестокая леди,

Гонит чувства всё время по кругу.

Мы с тобою сегодня соседи,

Нестандартно чужие друг другу.

Расстояния словно страницы,

Вперемешку и много, и мало.

И улыбками чуждые лица,

Маской  пыльной, что покрывало.

Разговоры о мнимом единстве,

Чай, застолья семейные, вроде.

Запивая пирожное Клинским,

Помечтаем о странной свободе.

Чтобы лунные встретив восходы,

На отглаженном одеяле.

Целоваться привычке в угоду,

Забывая о ссоре в запале.

После, спинами грея друг друга,

Свои мысли на плаху Морфею.

Пусть и бывшая, всё же подруга,

О чём горестно сожалею.

Не надо уходить и расставанье подгонять,

Раз всё серьёзно.

Быть может обождать и свои чувства показать,

Пока не поздно.

Прочь. На пол маски неприступности,

Глаза в глаза.

Как много в жизни общей глупости,

В душе слеза.

Лишь подойти её обнять,

Так крепко-крепко.

И на погоду не пенять,

Дождливо редко.

И вместе, за руку, проторив путь, 

Из размышлений.

Ты не один, не как-нибудь,

Чужих сомнений.

Осталось лишь преодолеть,

Ещё немного.

Душа к душе, пусть даже смерть,

Не так убого.

Остановись, не торопись, 

Уход назначив.

Глаза в глаза, в судьбу вглядись,

Переиначив.

Народ кто может быдлом обозвать?

Правительство на дело вёрткое.

Им  б в глаз точеною отвёрткою,

Но  терпим, вспоминая чью-то мать.

Кто может задушить народ налогами?

В краюху впились  бедолаги-бедняка,

Чья жизнь, увы, не так легка,

Со рта счищая жир, прикинувшись убогими.

Фальшиво в грудь, вы стали патриотами,

Пока есть, что отнять и поделить.

И слезы крокодильи долго лить,

Сославшись на маразм, что были идиотами.

Кто правит нами сирыми по духу?

Те, кто во власть, впиваются зубами,

Не оторвать от кресла тягачом.

Что был когда-то паяцем и врачом,

Теперь тебя не ценят и считают дураками.

Две разных ипостаси крутятся в Руси,

Одни смиренно, терпеливо крест,

Пока достанет и совсем не надоест.

Другие в страхе за бабло и с мордою в спеси.

Как хорошо, что я не ждал,

Тебя в чарующей аллее.

Не плакал, чувства не терял,

От твоего, от гласа млея.

Что не испытывал тоски,

В разлуке долгой и далёкой.

И не писал тебе стихи,

Не засыпав в ночи глубокой.

Не теребил, шизея, край,

От злости угол занавески.

Не приносил в свой светлый Май,

Любви горелые обрезки.

Не млел от ласковых касаний,

От поцелуев жарких в губы.

Не назначал тебе свиданий,

Чтобы услышать, как мы любы.

Не рвёт душа от ревности и злости,

И не тревожит сердца сказочный овал.

И не построен между нами мостик,

Увы, не много потерял.

Ты попрекаешь вскользь меня,

Моим забытым, чуждым прошлым.

Во всех грехах судьбу виня,

Не вспоминая о хорошем.

И пыль от прежнего безгрешья,

Вздымаешь криком в потолок.

Потом вновь слёзы безутешья,

И крик « Как, ты, паршивец мог?».

На свет вытаскивая смело,

От грязи тёмное «бельё».

И расставляя всё умело,

Как будто только всё моё.

Ты в нём прелестная девчонка,

А я обыденный мужлан.

И все на грани злости, звонко,

До визга взвинченный тонал.

Но в том «безоблачном» раздолье,

Есть тёмное и у тебя.

Не тереби, посыпав солью,

То, что зажило, миг любя.

Не стоит вспоминать о прошлом,

Не стоит кости ворошить.

О будущем, и о хорошем,

Быть может , просто радоваться, ЖИТЬ.

Наша жизнь жестокая леди,
Гонит чувства всё время по кругу.
Мы с тобою сегодня соседи,
Нестандартно чужие друг другу.
Расстояния словно страницы,
Вперемешку и много и мало.
И улыбками чуждые лица,
Маской  пыльной, что покрывало.
Разговоры о мнимом единстве,
Чай, застолья семейные, вроде.
Запивая пирожное Клинским,
Помечтаем о странной свободе.
Чтобы лунные встретив восходы,
На отглаженном одеяле.
Целоваться привычке в угоду,
Забывая о ссоре в запале.
Потом спинами грея друг друга,
Свои мысли на плаху Морфею.
Пусть и бывшая, всё же подруга,
О чём горестно сожалею.

Многострадальна моя,

Любимая страна, святая.

Ты ясный свет моих очей,

Другой такой страны не знаю.

Терпела вечно палачей,

В надежде святостью исправить.

Чтобы громадою свечей,

В церквях за жертвы тризну править.

Сторицею в горнило зла,

За всех поверивших в тирана.

Одна страна на всех была,

Одна на всех, большая рана.

И сердце доброе одно,

Даже на тех, кто правит нами.

Кто топит, приближая дно,

Своими гадкими делами.

В мученьях вечности всегда,

Страна их имена стирала.

Забыта чёрная орда,

Сгниют тевтонские зАбрала.

Стена сотрёт привычно прах,

Тех, кто сутяжничал страною.

Забрав с собою тёмный страх,

И записав дела в былое.

Всё канет в вечность, только жаль,

Христовы муки не исправить.

Страна моя, моя печаль,

Тиранам долго нами править.

О сколько строилось церквей,

На наши деньги трудовые.

Не счесть закупленных свечей,

Икон и ладана, да люстры золотые.

И для чего? Чтоб наши души,

За злато обещать кусочек рая.

Чтобы купить клочок прелестной суши,

Отстроить замки, быдло презирая.

Доильни, что мы создали, душою благолея,

 Их кормят, рай приблизив раньше срока.

Вино, почет тенистая аллея,

Для бедных кущи поднебесные далёко.

Баранов, что не внемлют строкам освящённых книг,

Мы все создание единые от бога.

Трава, жучок, младенец и старик,

Все, только их не трогай.

Забыли рясы, описание своё,

Урвав от жадности, ещё один ломоть.

Где в душах нету святости, гнильё,

Создатель – Церковь, только церковь не господь.